Строго 16+

75 лет назад весь мир следил за Нюрнбергским процессом. Международный военный трибунал судил руководителей Третьего рейха, развязавших Вторую мировую войну. Процесс длился почти год. К 75-летию Нюрнбергского трибунала конкурс «Человек в истории. Россия — ХХ век» совместно с Представительством ЕС в России провели серию вебинаров для школьных учителей истории. На одном из них знакомились с малоизвестными немецкими документами времен войны. И учились анализировать фотографии. К открытым урокам присоединилась наша коллега Лариса Муравьева.

«Этот дневник и фотоальбом принадлежат мне. Родился в Берлине в 1919 году. С 1934 года — член Гитлерюгенд. В 1940 году окончил инженерное училище... С ноября 1940 года был призван в германскую армию. Весной 1941 направлен в 3-ю роту 690-го батальона полевой жандармерии, обязанной выполнять административные, хозяйственные и карательные функции в захваченных районах...» (из фильма «Фотолюбитель» Ирины Гедрович)

Сотни фотографий, десятки пометок в записной книжке. Что ели, куда двигались, что в пути делали и что при этом чувствовали. Дневник и фотоальбом лейтенанта вермахта Марквардта Герхардта были найдены в его доме в Берлине во время обыска в 1952-м.

Если бы не собственный фотоальбом, Марквардт Герхардт — к тому времени гражданин ГДР — возможно, дожил бы спокойно до старости. Страсть к ведению фотоотчетов не была отличительной особенностью Марквардта. Солдатам вермахта разрешалось брать на войну личные фотоаппараты. И, по словам историка, исследователя берлинского Центра «Топография террора» Себастиана Герхардта, в германской армии снимали происходящее во время Второй Мировой войны до 1,8 млн фотографов-любителей. Их кадры стали фотосвидетельствами совершенных нацистами преступлений.

В апреле 1941-го на городском кладбище солдаты казнили 36 мирных жителей, случайно схваченных на улице города. Это была карательная акция за нападение югославских военнослужащих на двух немецких солдат.

«Во время казни на кладбище присутствовал фотограф-пропагандист (Герхард Гронефельд — прим. ред), — говорит ведущий вебинара Себастиан Герхардт. — Он, очевидно, знал, что не сможет использовать эти снимки для пропаганды того, что делает вермахт. Так что перед ним не было задачи фотографировать. Он сделал эти фотографии для своего личного архива. И после войны эти фотографии были опубликованы».

Большинство известных, опубликованных в мировых СМИ, фотографий военного времени были трофейными, говорит Себастиан Герхардт. Это те снимки, которые союзные войска находили в германских казармах, брошенных автомобилях, у убитых солдат. Таким образом фотодокументы попадали в государственные и военные архивы США, Великобритании, СССР... Но существует множество неизвестных снимков, которые немецкие солдаты посылали и привозили домой частным образом. И в публичное поле они попадали случайно.

«В конце войны сдался американцам. Позже переехал в восточный Берлин. Стал гражданином ГДР. В апреле 1951 года вступил в члены социалистической единой партии Германии. В том же году родился второй сын. Стал челном общества советско-германской дружбы. Аккуратно платил членские взносы...» (из фильма «Фотолюбитель» Ирины Гедрович)

«Десять лет назад университет Ольденбурга, который находится на северо-западе Германии, опубликовал в газетах призыв к жителям предоставить исследователям фотоальбомы времен Второй Мировой войны, — говорит Себастиан Герхардт. — И из этого небольшого региона, площадью примерно 200х100 км, было передано около 150 альбомов и сотни отдельных фотографий. Это лишь то, чем семьи добровольно поделились с историками. При том, что это не общегерманский проект. Так что мы можем предполагать, что существуют несколько десятков тысяч фотографий, которые находятся в частном владении».

Но пленки времен войны — явление редкое. Поэтому, по словам Себастиана Герхардта, с фотоисточниками нужно работать очень осторожно — понимать, у кого в принципе была возможность делать фотографии, и в каких обстоятельствах это происходило. В качестве практического задания ведущий вебинара предложил учителям истории проанализировать несколько фотоснимков.

На первой — группа людей в форме. В какой именно, неспециалистам определить сложно. Около десятка мужчин. Но есть и девушки. Улыбаются, смеются. На заднем фоне — сосны. Вполне возможно, говорят учителя, что дело происходит в Прибалтике: «Живая атмосфера на фото, фотограф наверняка из компании тех, кто позирует. Возможно, были на излечении. У двоих — кители на голое тело. Явно не из окопов. Люди отдыхают».

Вторая фотография. Тяжелое небо, сырая грязь, десятки лежащих тел. Место расстрела. Убитые горем люди пытаются найти родных.

«Тела погибших лежат рядами, как будто их выстроили в несколько линий и расстреляли, — рассуждают учителя, которые видят эту фотографию впервые. — Ощущение, что фашисты ушли, и люди получили возможность беспрепятственно подойти к месту расстрела. Другая версия — здесь был бой с партизанами. Но мы не видим никакого оружия. Это, скорее, официальный снимок, который сделан фотокорреспондентом. Он мог попасть в печать. Его задача — вызвать еще большую ненависть к оккупантам».

Коллеги-историки, кто видел фотографию раньше, уточняют: это Керчь, январь 1942 года. У нее есть название — «Горе». Снимок Дмитрия Бальтерманца получил мировую известность. Правда, спустя много лет после войны. Себастиан Герхардт добавляет, что на фотографии — момент не после расстрела, а после освобождения этой местности. Тела подняли из рва, чтобы провести опознание. В начале декабря 1941 года несколько тысяч евреев, живших в Керчи, были расстреляны айнзацкомандой в противотанковом рву у поселка Багерово. Там же через несколько недель были расстреляны несколько сотен жителей поселка Самострой — в ответ на убийство одного немецкого офицера.

Третий снимок. На переднем плане костровище: обгорелые бревна, обожженые тела. На заднем плане — еще заготовки дров. В центре — группа американских военных. Среди них будущий президент США Дуайт Эйзенхауэр. Кто раньше снимок не видел, рассуждают логически: одежда легкая — значит, весна 1945 года; скорее всего, один из концлагерей на территории Германии — причем, такой, где не было крематория. Рассуждения верные, комментируют коллеги.

Ордруф стал первым концлагерем, освобожденным американцами. К их приходу он был пуст — активно уничтожать узников начали с января 1945-го. Своих кремационных печей в лагере не было (не способных к работе отправляли в Берген-Бельзен и Бухенвальд), и тела тысяч узников, расстрелянных и умерших от истощения в конце войны в Ордруфе, охранники решили сжечь при помощи поленьев. Увиденное на территории лагеря произвело сильное впечатление на генералов Паттона, Брэдли и Эйзенхауэра.

По приказу Эйзенхауэра, на территории лагеря должны были побывать все американские военнослужащие, кто находился поблизости и не был задействован на фронте — чтобы как можно больше людей засвидетельствовали следы массового уничтожения заключенных. Посетить лагерь были обязаны и жители Ордруфа. Многие утверждали, что ничего не знали о существовании лагеря у себя под боком. Некоторые говорили, что знали, но помочь узникам ничем не могли. По воспоминаниям военных, жители не выказывали никакой эмоциональной реакции, глядя на горы трупов.

Фотографии британских корреспондентов из лагеря Берген-Бельзен, американских — из Дахау и Бухенвальда быстро становились знаменитыми, разлетаясь по миру. В отличие от многих снимков советских фотокоров, запечатлевших не только подвиги, но и ужасы войны — к примеру, «Горе» Дмитрия Бальтерманца впервые представили публике на выставках за рубежом в 1960-х, в СССР снимок опубликовали лишь в 1975 году.

«Это повлияло на то, как люди воспринимают злодейства нацистов, — говорит Себастиан Герхардт. — У большинства посетителей «Топографии террора» сегодня складывается впечатление, что преступления фашистской Германии были сконцентрированы в особых местах — в лагерях смерти. На самом деле, все было по-другому. Большинство жертв нацистов никогда не были внутри концлагерей».

В апреле 1945 года, после освобождения американцами лагеря Дора-Миттельбау, узница по имени Лили Якоб в одной из казарм СС нашла фотоальбом со снимками Освенцима. В 1944 году 18-летнюю Лили с семьей увезли из Венгрии в Освенцим. Вся ее семья погибла там в газовых камерах. Саму Лили признали годной к работе и этапировали в Дора-Миттельбау. В альбоме, неизвестно кем и для кого сделанном, Лили нашла себя. Своих родных и знакомых.

В «Аушвицком альбоме» около 200 снимков. Фотограф запечатлел очередное прибытие эшелона с заключенными, сортировку у железнодорожной рампы, разделение семей, отправку на «санобработку» (то есть, на умерщвление) тех, кто отбор не прошел, принудительные работы. Очевидно, что фотографии делал человек, причастный к преступлениям — не-сотрудник концлагеря не имел бы возможности свободно перемещаться по его территории или подниматься на крыши вагонов для лучшего ракурса.

Уезжая из концлагеря, Лили Якоб забрала «Аушвицкий альбом» с собой — как последнее воспоминание о людях, которых знала. И как доказательство того, что они существовали. Использовать альбом как доказательство преступлений, совершенных в Освенциме, у Лили не получилось.

«Во Франкфурте-на-Майне в 1963 году состоялся процесс по делу о преступлениях в Освенциме (на скамье подсудимых тогда оказались 22 нацистских преступника — прим.), — говорит сотрудник «Топографии террора» Себастиан Герхардт. — Лили Якоб, по мужу — Зелманович, выступала на этом процессе свидетелем. И взяла с собой фотоальбом. Судьи не могли понять, какое значение эти фотографии имеют для суда: на них видно обвиняемых? или с их помощью можно понять, какие преступления они совершили? Для вынесения приговора и установления виновности обвиняемых по делу Освенцима этот очень важный документ в итоге никак не использовался».

Но то, что не имело значения для суда, имеет большую ценность для историков и исследователей. Фотографии, впервые опубликованные в 1963 году, оказались, пожалуй, единственным сохранившимся визуальным свидетельством массового уничтожения евреев в Освенциме: практически все известные в мире фотографии лагеря — из «Аушвицкого альбома». В 1980 году по просьбе адвоката, историка и охотника за нацистами Сержа Кларсфельда Лили Якоб передала альбом в мемориал Холокоста Яд ва-Шем в Израиле.

О том, насколько более объективны в качестве свидетельств и доказательств документы — во второй части материала.

А еще к расчетной книжке прилагалась памятка — с «10 заповедями поведения немецкого солдата на войне». Вот некоторые из них:

«1. Немецкий солдат рыцарски сражается за победу своего народа. Жестокость и бесцельное разрушение недостойны его. <...>
3. Не допускается убивать сдавшегося противника, даже если это партизан или шпион. Суд назначит им справедливое наказание.
4. Пленные не должны подвергаться недостойному обращению или обиде. У них необходимо конфисковать оружие, карты и заметки. Никакого иного имущества лишать их не дозволяется. <...>
6. Красный крест неприкосновенен. С раненым противником следует обращаться человечно. Не дозволяется препятствовать медико-санитарному персоналу и военным священникам при исполнении их врачебных и духовных обязанностей.
7. Гражданское население неприкосновенно. Солдату запрещается мародерствовать и злонамеренно учинять разрушение. К памятникам истории и зданиям, отведенным под богослужение, искусство, науку или благотворительность, необходимо относиться с особым почтением. Натуральная повинность или оказание услуг со стороны населения могут быть затребованы только по распоряжению начальства и за компенсацию...»

Нарушения солдатом этих пунктов должно было караться штрафом. Если подобные нарушения совершал враг, об этом надо было докладывать командирам. Ответные меры разрешалось принимать, опять же, лишь с разрешения верховного командования. Себастиан Герхардт предлагает участникам вебинара порассуждать, зачем этот документ был нужен, если с реальностью он не соотносился?

«Эти «заповеди» — корнями из 1870-х, когда только что закончилась Франко-Прусская война и возник Второй рейх, — отвечают учителя истории. — Любая сильная армия строится на дисциплине — она не должна поощрять скатывание в сторону мародерства и насилия. А это сложно, когда у тебя сотни и тысячи вооруженных мужчин, без женщин. Возможно, эти 10 пунктов кого-то останавливали от излишней жестокости. Но это не оправдание того, что происходило на территории СССР и Европы».

В нем — результаты расследования в отношении солдат 616-го автотранспортного полка. В августе 1941 года полевая комендатура в Минске разбирала инцидент — кражу сержантом Ностгейде, обер-ефрейтором Заллером и водителем Поретой продуктов и вещей из деревень Зарутье и Слободка:

«Три женщины обвинили Ностгейде в нанесении побоев с целью получить большее количество яиц. Три женщины также обвинили Заллера в требовании яиц с применением силы. Одна женщина опознала Порету и обвинила его в том, что тот похитил 2 куртки из открытого сундука... Старший сержант Ностгейде и другие солдаты признались, что били женщин и таким образом требовали яиц, но все они, в особенности Порета, опровергли обвинения в краже. <...>

Военному суду, которому было поручено расследование, поступил еще один иск, согласно которому 28 июля 1941 г. служащие вермахта на автомобиле с тем же номером, что и виденный в Зарутье (WH 185746), посетили соседнюю деревню Слободка. В Слободке был похищен граммофон с 16 пластинками. Не может быть сомнений, что под солдатами подразумеваются те же, что и обвиняемые в краже в Зарутье. И хотя старший сержант Ностгейде и другие солдаты признали, что побывали в Слободке, они отрицали кражу граммофона и пластинок. Предварительное расследование также обнаружило у 10-й роты 616-го автотранспортного полка 20 м льняного полотна, происходящего из деревни Зарутье. Военнослужащие применяли его для починки брезентовых тентов...»

Полевая полиция провела расследование и пришла к выводу, что солдаты виновны. И потребовала наказать их за кражу, отправив в тюрьму на срок от 5 до 6 месяцев. Однако суд все обвинения снял. Мол, опознавшие их жители могли и ошибаться, а то и вовсе оговорить из-за ненависти к немецким солдатам. А заимствование 20 метров льняного полотна — и не кража вовсе, так как взяли на починку тентов. Впрочем, затребование яиц, отметил суд, «происходило в форме, недостойной немецкого солдата».

«Военный суд показал, что ему, по большому счету, неважно, что на оккупированной территории происходит, — комментирует Себастиан Герхардт. — По форме, конечно, конфискация яиц недостойна солдата, но в сущности, если яйца или другие предметы местного населения конфискуются, никто ничего против не имеет. Да, немецкие солдаты поступили против правил, их личности были установлены. Но это лишь потому, что войска надо контролировать — иначе военные формирования превратятся в банду разбойников. И расследование необходимо — даже если никто не понесет наказание. Что еще характерно. Там мимоходом замечается, что молодого человека застрелили, 19-летнего Чичика. Но суд вообще этим вопросом не занимается, ему это неинтересно. Очевидно, что суд счел это нормальным — немецкий солдат почувствовал угрозу своей жизни и застрелил человека…».

Майор, член НСДАП с многолетним стажем, публично усомнился в нацистских методах ведения военной кампании. В частности, став свидетелем обращения эсэсовцев с еврейским населением в смоленском городе Вележ, заметил оберштурмфюреру Фольтису: «Пусть ваши заказчики за эту работу хотя бы как следует заплатят». Позже начальник генштаба Векман так комментировал поведение майора:

«Майор информацию, содержащуюся в докладе оберштурмфюрера СС Фольтиса, преимущественно подтверждает. Кроме того, майор фон Клитцинг сообщает, что видел, как солдат СС грубым образом ударил в спину еврейского мальчика приблизительно 12 лет, очевидно больного, и нанес ему побои. При виде такого недостойного обращения, к тому же в общественном месте и на глазах у населения, майор пришел в небывалое возмущение. Это побудило его к безосновательным высказываниям. Майор фон Клитцинг признает, что его поведение было неверным и сожалеет о случившемся».

Критические высказывания майора никаких последствий для его карьеры не имели. Несмотря на то, что проступок считался серьезным — судя по длине переписки. Но примечательна переписка другим, считает Себастиан Герхардт:

«В этом документе хорошо видно, что даже настоящий фашист — а майор долго состоял в НСДАП — в момент, когда лично наблюдает насилие к безоружным людям, пугается. Потому что это очевидно не соответствует представлениям о солдатской чести, о том, как должен вести себя солдат. Это не говорит, что он против преступлений режима. Он не пытаются предотвратить эти преступления. Но он пытается лично дистанцироваться от них... У нас ведь постоянно возникает вопрос — насколько немцы были вынуждены совершать эти деяния? Была ли у них свобода выбора? И на это есть четкий ответ. Да, они должны были идти за Гитлера воевать, потому что дезертирство и уклонение от военной службы наказывалось смертной казнью. Однако если речь шла о совершении преступлений ими лично — убивать безоружных людей — то здесь была довольно серьезная свобода действий. Если немецкий солдат отказывался стрелять в женщин и детей, его самого за это не расстреливали».

1 декабря 1941 года Карл Егер, штандартенфюрер СС и командир айнзацкоманды 3, осуществлявшей массовые убийства в Прибалтике, составил отчет о проделанной работе.

«По моему распоряжению и приказу литовскими партизанами было казнено следующее количество человек:
04.07.1941, Каунас – VII форт – 416 евреев и 47 евреек – 463
06.07.1941, Каунас – VII форт – еврейского населения евреев – 2 514

После того, как был сформирован полицейский отряд на автомашине под командованием оберштурмбанфюрера СС Гамана в составе 8-10 проверенных человек из числа служащих 3-й айнзацкоманды, в сотрудничестве с литовскими партизанами было казнено следующее количество человек:
07.07.1941, Мариямполе – еврейского населения евреев – 32
08.07.1941, там же – еврейского населения евреев 14 человек и партийных работников
5 человек –19

<...>

15-16.08.1941, Рокишкис – 3 200 евреев, евреек и еврейских детей, 5 литовских коммунистов, 1 поляк, 1 партизан – 3 207
9-16.08.1941, Расейняй – 294 еврейки, 4 еврейских ребенка – 298
27.06.-14.08.1941, Рокишкис – 493 еврея, 432 русских, 56 литовцев (все являлись коммунистическими активистами) – 981
18.08.1941, Каунас – IV форт 698 евреев, 402 еврейки, 1 полька, 711 еврейских интеллигентов из гетто в качестве карательной меры за учиненный саботаж – 1 812
19.08.1941, Укмерге – 298 евреев, 255 евреек, 1 политрук, 88 еврейских детей, 1 русский
коммунист – 645
22.08.1941, Даугавпилс – 3 русских коммуниста, 5 латышей (в том числе 1 убийца), 1 русский гвардеец, 3 поляка, 3 цыгана, 1 цыганка, 1 цыганский ребенок, 1 еврей, 1 еврейка, 1 армянин, 2 политрука (инспекция тюрьмы в Даугавпилсе) – 21

[Промежуточный итог: 16 152]

<...>

В сентябре:
01.09.1941, Мариамполе –1 763 еврея, 1 812 евреек, 1 404 еврейских ребенка, 109 душевнобольных, 1 гражданка Германии, вышедшая замуж за еврея, 1 русская – 5 090

[Промежуточный итог: 47 814]

<...>

В октябре:
02.10.1941, Жагаре – 633 еврея, 1 107 евреек, 496 еврейских детей (при депортации данных евреев поднялось восстание, которое, тем не менее, было незамедлительно подавлено. При этом на месте расстреляно 150 евреев, ранено 7 партизан) – 2 236
04.10.1941, Каунас – IX форт 315 евреев, 712 евреек, 618 еврейских детей (карательная акция за стрельбу в немецкого полицейского в гетто) – 1 845
29.10.1941, Каунас – IX форт 2 007 евреев, 2 920 евреек, 4 273 еврейских детей (зачистка гетто от избытка евреев) – 9 200

<...>

Всего: 137 346»

«Никто личных комментариев от Карла Егера не требовал, — говорит Себастиан Герхардт. — Он не обязан был писать, что приказывает расстреливать евреев, потому считает их «лишними». Он должен был просто зафиксировать — сколько казнено мужчин, женщин и детей. Однако он оставляет пояснения со множеством подробностей (по организации казней и потенциальных опасностях этой работы — прим.). Складывается впечатление, что те, кто совершал эти преступления, чувствовали потребность оправдаться — хотя бы перед сослуживцами. Потому что на самом деле они прекрасно осознавали, что нарушают базовые моральные принципы и нормы».

Отчет Егера был отпечатан в пяти экземплярах. Четыре из них были утеряны. Пятый сохранился в советских архивах. Подробная хроника Холокоста на отдельно взятой территории использовалась в 1963 году как доказательство во время суда в ГДР над Гансом Глобке, одним из разработчиков расовых законов в Германии. Суд был заочным — в том же году Глобке, близкий соратник канцлера ФРГ Аденауэра, уехал в Швейцарию. В послевоенных Нюрнбергских процессах Глобке участвовал лишь как свидетель. Как проходил международный суд над руководителями Третьего рейха, кого коснулась денацификация, и имеют ли срок давности военные преступления, читайте в нашем следующем материале.

ССЫЛКИ ПО ТЕМЕ:

«Да, мы убили 90000 человек. Но мы просто выполняли приказ»
Уроки истории. Немецкий дневник
«Не пройденный урок истории». Польский дневник
Соседи. Черный протест и черно-белая история

ПОДДЕРЖИ ТВ2! Мы пишем о том, что важно