Середина декабря. Самый короткий день. Не самое неподходящее время для съемок. Солнце только успевает подняться, как уже клонится к закату.

Особенность болота — что оно под снегом не промерзает. А только схватывается. Вездеход идет легко. И даже если попадет в так называемое окно или ручей — не страшно, он, в отличие от снегохода, не тонет.

Итак, почему же мы все-таки туда едем. Потому что это уникальное явление. Потому что в монастыре нет молодежи, живут старушки, которым под 80, 90 лет. И сколько им еще отмерено — пять, десять лет? Сегодня скиты сконцентрированы именно в Сибири и на Дальнем Востоке. И несмотря на то что старообрядчество имеет уникальный опыт приспосабливаться в условиях постоянной дискриминации, все-таки постепенно скитов становится все меньше. Вот и в Томской области эти — последние.

По плану первую ночевку в лесу мы должны были сделать в одной из охотничьих избушек. В наших краях их не принято закрывать, и избушкой может воспользоваться любой. По пути таких охотничьих заимок несколько. Но в первой не оказалось металлической печки. То ли украл кто-то, то ли сам хозяин увез, чтобы никто не смог здесь заночевать. Хотя это не по таежным правилам.

Пересекаем лесовозную дорогу. Но нам нужно напрямик через лес. Раньше там была чуть заметная тропа, по которой монахини добирались на рыбалку до ближайших озер. Сами предпочитали селиться от них подальше, понимая, что озера рано или поздно привлекут посторонних людей. Тропа еще видна, но очередной ветровал сделал ее для техники практически непроходимой.

Уже в сумерках мы подъезжаем к первому скиту. Он уже заброшен. В последние годы тут жили мирские.

— Здесь огромный двор был крыт берестой, банька по-черному, хозяйственные постройки. Еще лет пять назад скит был еще целым, и даже какие-то охотники здесь ночевали. Но когда крыша прохудилась, все очень быстро уничтожилось природой, — Алексей Гапонов сюда раньше уже заезжал.

— А староверы тут давно жили?
— Я думаю, лет десять назад, не больше.

— А какое расстояние между скитами?
— Полтора, два километра, я так думаю. Дальше по пути уже будут жилые избушки.

— Я родителей похоронил. Две сестры есть, но я с ними не общаюсь. В моей деревне все пьют, чего там делать... Я раньше знал, что есть бабушки, живут в лесу, молятся Богу. Вот я к ним и пришел. Дрова, покос, поливка, снег чистить. Они же старенькие. Одной уже 96 лет.

— При этом у них в женском монастыре главным должен быть старец — мужчина?
— Да, причем любого возраста. Я еще говорю, мама Фомаида, а почему так? Бабкам по 80 лет, а ему всего полтинник. И они ему подчиняются. Она отвечает, мол, так положено.

— А предыдущие старцы умерли или просто ушли?
— Умерли. И похоронены у тех скитов, где и жили.

— А много там вообще могил? Говорят, на этом месте монастырь уже двести лет.
— Много. Даже я сам могилы копал. При мне человек десять уже умерли.

— Получается, когда эти бабушки умрут, монастырь исчезнет?
— Дак никто не идет. Но у нас в тайге закончится. А еще же Иерусалим есть. Там же тоже христиане.

— А на Новый год что вы делаете?
— Пляшу. А что за снеговики стоят во дворе? А это я себя успокаивал. Были праздничные дни, работать нельзя, бабушки запрещают. А снеговики не поганая работа. У нас поганая работа: стирка, полы и баня. Это в любое воскресенье.

— Это вы так радио назвали — бесенок?
— Бабушки. Им радио не положено. Вот я когда покрещусь, тоже не буду его слушать.

В этой келье живет Ирина Прокопьевна. Ей 96 лет. Когда советская власть в 1947 году в эти скиты нагрянула, Ирина сумела убежать на лыжах по болоту. Долгое время жила в миру, вырастила двух дочек, ну а 18 лет назад сюда вернулась. Массовым гонениям скиты подвергались с конца 40-х вплоть до начала 60-х годов. Сами скитники используют слово зарение. От глагола — разорить. Тогда зарения прошли по всему Обь-Енисейскому региону. С тех пор часть скитов восстановилась. Но часть не выжила.

Напоследок Ирина Прокопьевна спросила, знаем ли мы Лену Дутчак, которая много лет приезжала к ним изучать старообрядчество.

— Вот вы говорите, что в монастырь приходят сейчас новые люди с телефонами. Конечно, они и со школьным образованием приходят, я не удивлюсь, если и с высшим образованием. Людям, прошедшим через светское образование, но выросшим в старообрядческих семьях, нужны адаптационный период и возможность войти в эту культуру пустынножительства. Есть старая практика, которую используют все скиты в Сибири: новых людей начинают учить писать полууставом. Вот, например, у меня есть замечательный текст, на листочке кто-то учился писать.

«Надо приучаться... Трудновато дается, но надо привыкать. Учись терпению и не борзясь — не торопясь. Помоги мне, господи».

Еще в одном скиту, куда мы заехали, живут три монахини. В том числе Фомаида, о которой мы уже наслышаны. С 16 лет Фомаида в монастыре. То есть в тайге она провела 68 лет.

Мы привезли в скиты небольшие подарки: подсолнечное масло и рис. Не отказалась Фомаида и от небольшой помощи деньгами. Она астматик, и ей нужны ингаляторы и лекарства. «Задыхамся, оттого что простужёна и надсажёна», — так объясняет свое недомогание Фомаида. Раньше, когда силы были, ходила по 17 километров в одну сторону на озеро на рыбалку. И за 20 километров на болото за клюквой. Тащить все приходилось на себе.

— 40 лет ходили рыбачили. В лето даже не один раз туда сходим. Всю жись ходили рыбачить. Шибко любили. Весной рано ешо на лыжах уйдем. Когда вода зайдет дожидам. А когда начнет вода-то заходить, на озере еще лед, а мы по берегам ставим. Лени попадали, язи, окунишки, шучёнки. В мешок положим, на крашнях тащим. Я все смеялась, идем такой отряд друг за другом, человек пять, шесть, все с ношам. Вот глядят как эти бабы и мужики скачут в телевизир, вот они бы нас сняли, как мы по тайге идем, все с ношам, нагружены.

Общались мы с бабушками не на камеру, оператора каждый раз оставляя на улице. Но неожиданно Фомаида выходит во двор и появляется в кадре. Заметив камеру, она лишь на мгновение смутилась, но все-таки вышла с нами попрощаться.

— О, какая большуша-то машина у вас.
— Это вездеход, он по болоту ездит.
— А вот поглядите, ребята, не чудо ли — везде лес засох, а здесь все зеленое!

И действительно, вокруг шелкопряд лес почти везде съел, а у фомаидиной кельи — не тронул. Но то, что пощадил шелкопряд, пощадит ли человек? На этом месте старообрядческий монастырь просуществовал почти двести лет. Но сейчас все ближе к скитам подступают вырубы — заготовители леса смыкают свой круг возле их таежной обители.