«Вообще у меня дочка умерла. Но детей четверо. Двоих забрали, одна умерла и вот четвертым я беременная была, когда пришла сюда, — рассказывает Анна, подопечная кризисного центра «Маленькая мама». — Бывший муж сидел, я с ним разошлась, семья его тоже ничем не помогала. Мне надо было забрать детей, а я беременная, не работала. Сюда пришла, и мне предложили стать подопечной».

Анна (имя изменено по просьбе героини, фотографироваться девушка также отказалась) рассказывает историю своей жизни до первого знакомства с «Маленькой мамой» сбиваясь и нехотя. Говорит, что это все больно и долго объяснять, да и понять ее не все могут, и переводит разговор к текущим делам. Сейчас она с младшей двухлетней дочерью ходит сюда в группу дневного пребывания, где мамы могут оставлять детей, а сами работать или заниматься другими необходимыми делами. Ей 23, сейчас она замужем. Пришла сюда два года назад беременная младшей, после того как лишилась прав на двоих детей и потеряла пятимесячную дочь.

Когда муж Анны и отец ее детей оказался в колонии, девушка осталась одна. На чью-то помощь рассчитывать не приходилось. Родственники мужа не шли на контакт, сама Анна – выпускница детдома, хотя родители у нее есть. Когда-то мать Анны лишили прав из-за злоупотребления спиртным и девушка провела несколько лет в детском доме.

Она рассказывает, что тогда, оставшись без мужа, работала ночными сменами на автомойке и оставляла детей с мамой. Как-то раз они выбежали из дома, домой их привела полиция: были на улице без присмотра. Спустя некоторое время умерла младшая на тот момент дочь.

«Маленькой должно было исполниться пять месяцев. Просто уснула, как обычно, и не проснулась. Я дома с ней была, ушла, посуду помыла, домашние дела... Думаю, что-то долго спит. Подхожу, а она у меня уже вся синяя. Вызвала скорую, они зафиксировали смерть. По диагнозу поставили, что якобы ОРВИ», — рассказывает девушка.

После этого Анну лишили прав на детей, их определили в дом ребенка, а уже оттуда сторонняя семья взяла детей под опеку. Девушка была беременна четвертым, хотела вернуть детей, но понимала, что ни жилья, ни работы у нее нет и рассчитывать на решение в свою пользу она не может.

Дети Анны живут в семье в Москве. Она мечтает их вернуть и готова теперь, когда младшая подросла, найти официальную работу, оформить прописку и выполнить другие требования.

«Я сейчас немного успокоилась. Самое главное, они там живут в семье, у них все хорошо, они единственные дети, поэтому не переживаю. Есть много семей, которые берут детей просто так, у меня брат родной живет в приемной семье. Там такая мамашка, она уже девять детей набрала, лишь бы ей деньги платили, ради пособия. Поэтому за своих детей не переживаю, они живут в Москве, родителей я этих видела, в соцсетях смотрю, какие дети мои выросли. Если уж у меня не получится забрать, хотя бы буду добиваться, чтобы разрешили общаться с ними. Все же не в детском доме, все же есть какая-то семья. Главное, чтобы любили», — говорит Анна.

Сейчас в центре с девушками работают два сотрудника, которых называют «кураторами случая». У каждого куратора под наблюдением по десять девушек. Пришедшую сюда прежде всего кормят (некоторые приходят после нескольких дней голода), затем выслушивают сотрудники и психолог, а после составляют индивидуальный план реабилитации, где по пунктам расписано: что, когда и для чего нужно делать. Какие собрать справки, в какое ведомство обратиться, где защитить свои права. Кураторы должны объяснять и направлять подопечных, корректировать план, помогать во всем, вплоть до выстраивания общения с родственниками, если они есть.

Как говорят в центре, большинство подопечных — выпускницы детского дома. Когда они выпускаются, то оказываются не адаптированы в социуме. Большинство из них привыкли жить по распорядку детдома, где есть крыша над головой, готовая пища и одежда, девушки просто не видели другой реальности. Специалисты центра говорят, что подсознательно подопечные зачастую думают, что и после выпуска о них кто-то обязан заботиться. Поэтому при реабилитации твердо решили только направлять подопечных, но не делать ничего за девушку, чтобы не «развивать иждивенческую позицию» — это один из главных принципов работы фонда. «Мы пытаемся донести, что это твоя жизнь, ты несешь ответственность не только за себя, но и за этого маленького человека, поэтому нужно менять позицию с иждивенческой на человеческую», — говорят в центре.

«Идем по плану реабилитации, смотрим. Если через полгода по пунктам все выполнили, звоним и говорим: ты большая молодец, мы все сделали. Если она хочет остаться в программе, мы переводим девушку в постпатронатное состояние. Это когда она уже не подопечная, но мы материально помогаем подгузниками, детскими смесями, одеждой».

Также центр сотрудничает с кабинетами кризисной беременности при поликлиниках. Из них в центр звонят доктора и сообщают, что, мол, есть девушка в сложной ситуации, которой требуется помощь. «Часто мы можем вести даже совместно. Они с медицинской стороны, мы с материальной».

«Чаще всего к нам обращаются девушки в беременности, самой маленькой из них было 13 лет. Мы принимаем до 23 лет, но если это выпускница детского дома, то тут смотрим индивидуально и берем вне возраста. Они — самый сложный контингент, потому что им вообще некому помогать. Зачастую это бывают девушки с особенностями ментального развития», — рассказывает руководитель центра и основатель фонда «Право на детство» Мария Романова.

Раньше для подопечных, которым некуда пойти, снимали квартиру. Сейчас строят собственный приют.

«Там будут жить такие девушки, которые попали в острые ситуации: вот она родила и некуда пойти. Девчонка у нас была из Казахстана, она студентка, жила в общежитии. Ей на днях рожать, а ей говорят, ты сюда с ребенком зайти не можешь, потому что по уставу у нас не положено. И что ей оставалось делать — не оставлять же ребенка в доме малютки. Либо мама сказала: «чтоб с ребенком я тебя дома больше не видела, делай что хочешь», — рассказывают в «Маленькой маме».

Так как центр находится в структуре некоммерческой организации «Право на детство», он живет на гранты: федеральные и православные, субсидии. Есть в фонде отдел франдрайзинга, который работает над привлечением средств бизнеса в проекты. Например, приют строится полностью за счет спонсорской помощи. Но помочь фонду может каждый: здесь постоянно принимают детскую и женскую одежду, подгузники, коляски, кроватки, детское питание, излишки с огорода, крупы и прочее. То, что приносят люди, распределяется не только между подопечными фонда, но и по остаточному принципу выдается нуждающимся, которые приходят за помощью.

Основной целью фонд считает профилактику сиротства и отказа от детей. Как говорят основатели, иногда семье или женщине нужно только помочь пережить сложный момент в жизни, чтобы дальше пойти уверенно.

«Когда говоришь людям, что мы занимаемся профилактикой сиротства, многие не понимают, как это связано. Отвечают, вот когда дети будут в детском доме, тогда и станут помогать им. А помогать уже никому не надо будет, там государство помогает. Я убеждаю помогать так, чтобы дети в детдом все-таки не попали», — рассказывает руководитель фонда.

Бесполезно пытаться решить проблему адаптации выпускников, сохраняя систему детдомов, потому что в ней невозможно создать эмпирический опыт, считает Гезалов. Важнее, чтобы ребенок просто не дошел до детдома — оказался в приемной семье. Этот опыт уже давно используется в европейских странах.

«У меня самого был клуб выпускниц детдома, я вел его порядка шести лет. Могу сказать, что если девушек длительно не сопровождать, может произойти непоправимое. Многие и сдают детей либо ребенок вырастает маугли, потому что девушки не знают и не умеют выстраивать общение с ним. Ведь материнство — чувство, которое появляется еще в возрасте, когда ребенок живет в семье и формируется глядя на родителя — на маму.

Вся европейская практика, понимая сложности, уже давным-давно перешла на то, чтобы в детдомах дети не находились, они сохранились только в постсоветском пространстве. И потом мы с огромным трудом пытаемся встроить ребенка», — считает эксперт.

В 2018 году, по официальной статистике, в России оставалось 47,6 тысячи сирот. Это, как утверждают статисты, самый низкий показатель в новой истории России. Однако эксперты говорят, что статистика не отражает реального положения дел в стране — детей в учреждениях меньше не стало, изменились лишь формальные вещи.

«У нас скрытое сиротство. После выхода нового постановления органы опеки и детдома поняли, что им надо давать какую-то статистику. И сейчас до 80 % в детдомах детей, которые находятся там по заявлению. Раз в полгода взрослый может писать заявление и бесконечно его продлевать, оставляя ребенка в детдоме. Дети, оставленные по заявлению, числятся как нуждающиеся в господдержке, но в федеральном банке данных они не появляются. И в домах ребенка, и в ДДИ. То есть система быстро перестроилась, поняла, что может потерять хлебную кормушку. Поэтому образовалось скрытое сиротство. И второе — в России просто стало меньше детей», — говорит Александр Гезалов.